(Autor: Виктор Драгунский)
Когда́ мне бы́ло шесть и́ли шесть с полови́ной лет, я соверше́нно не знал, кем в конце́ концо́в я бу́ду на э́том све́те. Мне о́чень нра́вились все лю́ди вокру́г и все профе́ссии то́же. У меня́ тогда́ в голове́ была́ ужа́сная пу́таница и я ника́к не мог реши́ть, за что же мне принима́ться.
Я хоте́л быть астроно́мом, чтоб не спать по ноча́м и наблюда́ть в телеско́п зага́дочные звёзды. Ещё я мечта́л стать морски́м капита́ном, что́бы стоя́ть на капита́нском мо́стике и посети́ть далёкие стра́ны.
И́ли мне хоте́лось преврати́ться в машини́ста метро́ и́ли нача́льника ста́нции и ходи́ть в кра́сной фура́жке и крича́ть: “Гоо-тоов!”
И́ли я хоте́л стать таки́м худо́жником, кото́рый рису́ет на у́личном асфа́льте бе́лые поло́ски для маши́н.
А на друго́й день я захоте́л стать боксёром, потому́ что я уви́дел в телеви́зоре чемпиона́т по бо́ксу. Как они́ молоти́ли друг дру́га – про́сто у́жас како́й-то! А пото́м показа́ли их трениро́вку, и тут они́ колоти́ли уже́ тяжёлую ко́жаную «гру́шу», э́то тако́й предме́т по кото́рому ну́жно бить, что́бы развива́ть си́лу уда́ра.
И я то́же реши́л стать са́мым си́льным челове́ком в на́шем до́ме.
Я сказа́л па́пе:
– Па́па, купи́ мне гру́шу!
– Сейча́с янва́рь, груш нет. Съешь морко́вку.
Я рассмея́лся:
– Нет, па́па, не таку́ю! Не съедо́бную гру́шу! Ты, пожа́луйста, купи́ мне обыкнове́нную боксёрскую гру́шу.
– А тебе́ заче́м? – сказа́л па́па.
– Тренирова́ться, – сказа́л я. – Потому́ что я бу́ду са́мым си́льным боксёром. Купи́, а?
– Ско́лько сто́ит така́я гру́ша? – поинтересова́лся па́па.
– Пустяки́ каки́е-нибу́дь, – сказа́л я. – Рубле́й де́сять и́ли пятьдеся́т.
– Ой нет, бра́тец, э́то до́рого, – сказа́л па́па. – Обойди́сь ка́к-нибудь без гру́ши.
И он оде́лся и пошёл на рабо́ту.
А я на него́ оби́делся за то, что он мне так со сме́хом отказа́л.
Ма́ма сра́зу заме́тила, что я оби́делся, и сказа́ла:
– Подожди́, я, ка́жется, что́-то приду́мала. Одну́ мину́тку!
И она́ вы́тащила из-по́д дива́на большу́ю плетённую корзи́нку; в ней бы́ли сло́жены ста́рые игру́шки, в кото́рые я уже́ не игра́л. Потому́ что я уже́ вы́рос, и о́сенью мне должны́ бы́ли купи́ть шко́льную фо́рму.
Ма́ма ста́ла копа́ться в э́той корзи́нке, a пото́м доста́ла огро́много плю́шевого ми́шку. Она́ бро́сила его́ на дива́н и сказа́ла:
– Вот. Э́то ми́шка, что тебе́ тётя Ми́ла подари́ла. Тебе́ тогда́ два го́да испо́лнилось. Хоро́ший ми́шка, отли́чный. Посмотри́, како́й туго́й! А живо́т како́й то́лстый Да́же лу́чше, чем гру́ша! И покупа́ть не на́до! Дава́й трениру́йся ско́лько душе́ уго́дно! Начина́й!
И тут её позва́ли к телефо́ну, и она́ вы́шла в коридо́р.
А я о́чень обра́довался, что ма́ма так здо́рово приду́мала. Я устро́ил Ми́шку поудо́бнее на дива́не, что́бы тренирова́ться и развива́ть си́лу уда́ра.
Он сиде́л передо мно́й тако́й шокола́дный, но здо́рово обле́злый, и у него́ бы́ли ра́зные глаза́: оди́н его́ со́бственный – жёлтый стекля́нный, а друго́й большо́й бе́лый – из пу́говицы от на́волочки. Но э́то бы́ло не ва́жно, потому́ что Ми́шка ве́село смотре́л на меня́, а о́бе руки́ подня́л кве́рху, как бу́дто шути́л, что вот он уже́ сдаётся…
Я смотре́л на него́ и вдруг вспо́мнил, как давным-давно́ я с э́тим Ми́шкой ни на мину́ту не расстава́лся, повсю́ду таска́л его́ за собо́й, и сажа́л его́ за стол ря́дом с собо́й обе́дать, и корми́л его́ с ло́жки ма́нной ка́шей, и спать с собо́й укла́дывал, и шепта́л ему́ ра́зные ска́зки, и как я его́ люби́л тогда́, люби́л всей душо́й.
И вот он сиди́т сейча́с на дива́не, мой бы́вший са́мый лу́чший друг, настоя́щий друг де́тства.
Вот он сиди́т, смеётся ра́зными глаза́ми, а я хочу́ тренирова́ть об него́ си́лу уда́ра…
– Ты что, – сказа́ла ма́ма, она́ уже́ верну́лась из коридо́ра. – Что с тобо́й?
А я не знал, что со мной, я до́лго молча́л и отверну́лся от ма́мы, что́бы она́ не догада́лась, что у меня́ в глаза́х слёзы, и я сказа́л:
– Со мной ничего́… Про́сто я разду́мал. Про́сто я никогда́ не бу́ду боксёром…